Верно: золотой. На один нижний клык была надета коронка, будто у человека. Вот диковина-то!
Пес не сопротивлялся, лишь моргал, как будто ему попала перчинка в глаз, да слегка вертел головой, пытаясь вежливо высвободиться. «Да будет вам, — говорил его вид. — Ну, золотой и золотой, чего тут такого…».
— Как же? — удивился Алексей. — Разве я вам не писал? Это после того случая… у моста… Надя, помнишь?
— Ой, еще бы не помнить! Рассказывала нам… Разве забудешь? Сейчас жуть берет… — И в голосе Елены Владимировны послышались отзвуки пережитых невзгод, на глазах блеснули слезы.
Разговор враз оборвался, все затихли, словно набежало облако. Тень недавнего прошлого коснулась всех.
Однако слишком хорош был этот день, чтоб грустить долго. И скоро все снова оживились, хотя воспоминания продолжались.
— А это — помнишь? — показала Надя Алексею.
С одной стороны через морду и скулу собаки тянулась глубокая борозда; давно заросшая, она, тем не менее, была сильно заметна, придавая Яранговой физиономии выражение подчеркнутой суровости. Сразу видно: бывалый пес. Видал переделки…
Алексей кивнул: он ничего не забыл.
— Милый мой, хороший! — продолжала Надя тормошить собаку, когда они уже шли по улице, а сама, встряхивая золотистыми кудрями, все лукаво поглядывала на красивого сержанта.

Глава 2. С ЧЕГО ВСЕ НАЧАЛОСЬ
Как ей было не ласкать, не тормошить Яранга, коли он…
А ведь если сказать, что было время, когда Надя не переносила собак, брезгливо морщилась при их виде, а иной раз готова была кричать караул при встрече, трудно будет поверить.
Брезгливо и предубежденно поморщилась она и в тот раз, в вагоне пригородного поезда. Она возвращалась с подругой от знакомых. В купе сидели два молодых парня спортивного вида, и около одного, «жгучего блондина», как определили его подруги, приткнувшись тесно, точно к матери, лежал щенок. Такой маленький, такой беззащитный… Он мог разжалобить кого угодно, только не Надю.
— Может быть, вы уберете свое животное под лавку?
— А что? Вы боитесь его заразить чем-нибудь? Петро, тогда, и вправду, надо принять меры… — И блондин, осторожно поддев щенка под брюшко, невозмутимо переложил его… на столик.
Это было уж слишком.

Борис Степанович Рябинин