Надюшка-то сегодня поднялась ни свет, ни заря, все к твоему приезду готовилась… Как стало известно, что возвращаешься, так и часы у нас стали медленнее идти, и то не так, и это не эдак…
— Мама!
Надя отвернулась, чтоб скрыть порозовевшие щеки. Алексей сделал вид, что не понял намека.
— У меня машина, — сказал отец. — Поедем? Или, может, хочешь пройти пешком, посмотреть город? Тут ведь недалеко. Соскучился, поди, по родным местам…
— Пешком, конечно, пешком!
Они пошли. Алексей жадно осматривался, отмечал перемены в облике города. Все они главным образом вызваны временным пребыванием врагов в городе, тяжким периодом оккупации. Были, кажется, недолго, а сколько разрушили, напакостили, навредили!
Степан Николаевич напоминал: здесь помещалась фашистская комендатура — не забыл? Партизаны рванули ее на воздух. А тут были полицейское управление и гестапо, тоже, наверное, никогда не выветрится из памяти…
— Помнишь, как мы тут…
— Еще бы не помнить! — отозвался Алексей.
Гестапо… Страшнее, кажется, ничего не выдумала история. По лицам вновь прошла тень. Наде стало зябко. Как она вынесла тогда? Мама права: жутко вспомнить, жутко даже сейчас, когда все прошло и больше никогда не повторится!
Спасибо друзьям — советским людям. Алексею. Его товарищам. И Ярангу тоже спасибо. Ведь и он… И она опять потянулась рукой к Ярангу, хотелось еще и еще тормошить его…
Яранг с достоинством шел рядом. Добрый, умный пес! Понимал ли он всю торжественность момента? Вряд ли таинственно звучащее слово «демобилизация» могло быть расшифровано его мозгом. И потом, собака никогда не «демобилизуется», она служит всю жизнь — пока ноги носят ее. Могут измениться место службы, цель, иногда — хозяин, а собака остается верна своему предназначению до конца дней.
Яранг тоже поглядывал вокруг, поматывал головой. Словно и его одолевали воспоминания. Вероятно, умей говорить, он сказал бы сейчас: «А вот этим путем мы ходили на дрессировочную площадку… А вот тут нам однажды попалась кошка.

Борис Степанович Рябинин